История города в воспоминаниях жителей

Из цикла" Строка воспоминаний о Дубне"

Из юности помню ещё вечерние школы, или школы рабочей молодёжи, сокращённо ШРМ. В то время они работали активно, и училось там достаточно много молодых людей. Те, кто не мог осилить программу средней школы, шли туда, чтобы продолжить своё дальнейшее образование. Учебная программа, да и спрос там были значительно слабее, такой, своего рода, упрощённо-облегчённый вариант обучения. Обязательным условием для пребывания в этой школе было наличие справки о трудоустройстве. А дальше учителя делали скидки на то, что люди целый день трудились и после рабочей смены садились за парту. Располагались ШРМ в общеобразовательных школах, так что сидели «вечерники» за нашими партами. Учиться в ШРМ считалось не престижно, в институты после неё практически никто не шёл, на «тёплые места» тоже не брали, понимали, что знания у молодых людей очень слабые. Но получить всеобщее среднее образование, благодаря таким школам, всё же было делом доступным, поэтому учились многие. Моя подруга (мы росли в одном дворе), была старше меня года на три, вот она как раз там и училась. Я частенько помогала ей делать уроки, хотя сама училась в младшем классе средней школы. Но, тем не менее, кое в чём могла ей помочь уже тогда, я училась хорошо, программа у нас была насыщенная, и учителя с нас спрашивали строго. Помню, ей никак не давались устные предметы, про точные науки я вообще молчу, там они практически никому не давались. Зубрит, бывало, зубрит, а в голове ничего не откладывается, я сижу, смотрю в учебник и проверяю, что у неё запомнилось из прочитанного. Вроде что-то она даже запоминала, а на следующий день опять притаскивала двойку, оказывается, всё забыла. Не помню даже, окончила она эту школу или нет. Многие тогда бросали учёбу в ШРМ и, конечно же, это никто не контролировал, ученики - люди рабочие, самостоятельные, сами принимали решение повышать им свои знания или довольствоваться тем, что уже имеют. Но даже с наличием аттестата об окончании вечерней школы на «хорошие места», как правило, им было не устроиться. В отделе кадров любого учреждения понимали, что знаниями человек, окончивший ШРМ, не блещет, потому, что обычную школу, как говориться, не осилил, не потянул. Но, тем не менее, учебу в ШРМ на предприятиях активно поощряли, руководствуясь принципом: раз человек, невзирая на трудности, тянется к знаниям, значит, не совсем пустышка, просто школьная программа оказалась для него тяжеловата. Не всем же в институты поступать, кому-то надо и рабочие профессии осваивать. Несколько раз я забегала за подругой в эту школу, даже однажды посидела на уроке, напросилась что ли, не помню. Учащиеся там действительно показались для меня в ту пору очень взрослыми, а знали даже в моём понимании мало, отвечали на заданные учителем вопросы совсем плохо, это меня тогда очень удивило, и я это запомнила. У нас учителя за такие ответы точно пары ставили, ещё и застыдили бы на весь класс, а им не ставили, говорили: садись, и спокойно выводили в журнале троечку. Как «вечерники» были этой тройке рады! Помнится, я с такой отметкой домой еле тащилась, настроения не было никакого, за плохие отметки меня ругали. Вот так эти «вечерники» и учились, к троечкам за уши притянутые, но зато потом с гордостью говорили, что они окончили среднюю школу без отрыва от производства, пусть даже и вечернюю. Герои труда, не иначе! Помню, как мне было странно смотреть, что за нашими партами, где ещё утром сидели мы - совсем юные девчонки и мальчишки по вечерам сидят чуть ли не тёти и дяди. Такими большими мне они тогда казались. Мои родители твердили мне: будешь таскать тройки, попадёшь в ШРМ, а оттуда толкового рабочего места не жди, и я осознавала, что это очень плохо. Придётся разносить почту или работать дворником, а то и всю жизнь стоять за станком, уже тогда я понимала, что это очень непрестижные профессии. Кстати, вот припомнилась картина, как почтальонша (а это всегда были женщины), таскала огромные, пузатые сумки с корреспонденцией, те сильно топырились, их просто распирало во все стороны, а руки у неё были заняты увесистыми пачками газет, которые в сумку уже не помещались. Всё это женщины с трудом носили по этажам, так как почтовые ящики висели внизу не во всех домах, а только в новостройках. Так что труд у них в ту пору был очень тяжёлый. Много позже на улицах в частных секторах установили синие железные ящики-контейнеры, к которым на машине подвозились пухлые пачки газет и журналов, и почтальоны, опустошив тяжёлые сумки, забирали корреспонденцию оттуда и снова шли разносить уже новую партию. Много её было в ту пору, этой корреспонденции, люди часто писали письма и открытки, слали телеграммы, переписка шла полным ходом. Потом наступили другие времена, и народ вообще перестал писать и получать письма. Смутное пришло время, нервное. Пустовали письменные ящики долго и практически у всех. Помню однажды на улице, увидев в моей руке письмо, знакомая удивлённо спросила: а что у нас ещё почта есть, и она работает? Потом почтовые ящики стали заполняться опять, только не открытками и письмами, а в основном рекламами, листовками и различными квитанциями, и заглядывать туда стало неинтересно. Помню, когда мне было лет тринадцать, знакомая девочка прислала мне письмо, кажется с Украины, и указала неправильно номер дома. Так почтальонша принесла мне его домой, я очень удивилась, а она сказала, что за столько лет работы знает всех кто и где живёт. Так что раньше можно было просто улицу указать, город и фамилию адресата, и письма долетали по назначению. Ну, почти, как «на деревню дедушке», и письмо доходило, городок-то был маленький. А ещё я помню, что в ту пору переписывалась с девочкой из Польши. Она присылала мне виды польских городов в чёрно-белом изображении и даже однажды прислала мне бандерольку. Для меня это был небывалый фурор! В бандерольке лежал маленький кошелёк из чистой кожи, я его хранила много лет, кажется, там была ещё маленькая шоколадка, а всё остальное место занимала смятая бумага. Ещё хорошо запомнилось, как на почте при мне разрезали мешок с сургучной печатью, в котором лежала эта бандеролька, и вручали мне её в совершенно "разобранном" виде. Я тогда так была этому удивлена. Решила, что бандероль вскрыли и половину оттуда попросту вытащили, но на почте мне пояснили, что посылки из-за границы проходят строгий таможенный контроль и обязательно вскрываются все, чтобы никто не смог переслать чего-то запрещённого. Я успокоилась, но именно тогда впервые узнала под каким неусыпным контролем находились все послания из-за границы. В ответ на эту посылку она попросила меня прислать ей фигурные коньки. Конечно, выполнить эту её просьбу я не могла, коньки стоили дорого, это тебе не шоколадка, денег у меня не было, а просить у родителей коньки для чужой девочки я не могла, поэтому ничего не ответила, и наша переписка закончилась. Но я помню, с каким восторгом я открывала её красочные конверты из-за границы. Они были не такие как у нас, ранее невиданные, с интересными марками и незнакомыми буквами. Хотя, надо заметить, наши конверты были тоже красивые, особенно конверты авиа, другие для посылки за границу не подходили. Письма в авиаконвертах доходили гораздо быстрее. Как мне тогда объяснили, летели на самолетах, а простые ехали поездами в почтовых вагонах. Авиаконверты были яркие с красно синими полосками и нарисованным самолётиком, стоили они семь копеек, простые – пять. Но и пятикопеечные наши конверты были достаточно красивые, чисто белые с разными рисунками, часто очень интересными, особенно если они выпускались к праздникам. Но к своим конвертам мы давно привыкли, а иностранные притягивали новизной и незнакомыми словами, и форма у них была другая, да и картинки глазу непривычные. Словом, какое-то время я получала такие удивительные конверты, восторгалась ими, но недолго. А вообще, надо сказать, я в юности мало куда отлучалась из города, так что завести новых знакомых для переписки возможности не было, а писать и получать письма я любила с детства. Настрочить письмо на трёх листах для меня не составляло никакого труда. Я помню, как мои подруги этому удивлялись, многие из них не могли и пол страницы написать, о грамотности я вообще молчу, это отдельная тема. Языком ещё наговорят, а чтобы ручкой написать, ни-ни. Так что тяга к написанию у меня прослеживалась уже с детства, вот только вовремя это никто из взрослых не заметил, я это поняла сама, но поздновато, поскольку для меня это оказалось делом интересным и очень увлекательным.

Любовь Майорова

• Назад
• Вперёд